Трудно установить теперь, какова история возникновения большого барабана. То, что его родина - Африка, Индия, Китай и Острова Архипелага,-это несомненно, но что и в Европе он появился чуть ли не во времена Римской Империи- это тоже бесспорно. Более или менее достоверно. известно, что в Древнем Риме большой барабан был обычным спутником бродячих музыкантов. У народов Востока большой барабан был постоянным участником религиозных церемоний, а несколько позднее, как в Индии и Средней Азии, сделался достоянием властителей, которые всякое проявление своего могущества сопровождали звуками большого барабана. Собственно, не «большого барабана» в современном восприятии этого понятия, а восточного «большого барабана». Обязанности его, как известно, в этих странах исполняет нагара, а «европейский большой барабан» проник туда вместе с европейскими войсками. В императорском Китае этот барабан имел вид огромного бочонка. Он подвешивался к деревянной перекладине или устанавливался на особой подставке на уровне человеческого роста. В него били в особо важных случаях или «когда хотели знать правду». В Сиаме этот же барабан был шире и ниже, был красиво разукрашен и назывался «клёнг-йяи» - klong-yai. В Средневековой Европе большой барабан имел весьма приметное распространение. Он вскоре проник в войска, где стал вначале применяться в качестве сигнального инструмента. На Руси большой барабан известен с начала XVI столетия и в те времена он назывался набатами или тулумбасом. Но общее мнение сходится, тем не менее, на том, что большой барабан получил особо, широкое распространение в Турции, где стал неотъемлемой принадлежностью янычарского войска, а следовательно, и так называемой «турецкой музыки». Трудно сказать, когда именно янычарское .войско стало пользоваться «музыкой», состоявшей из инструментов, «в которые дуют и в которые бьют», но предположительно можно только допустить, что произошло это отнюдь не в первые годы существования «нового войска», образованного в 1330 году, а вероятнее всего в годы наивысшего расцвета Турции совпавшего с деятельностью Солимана Великолепного (1495-1520-1566), или в годы крайнего разгула «янычарской вольницы», начавшегося уж чуть ли не со времён Байэзида Молниеносного (1347-1389-1402-1403). Но так или иначе, все, что шумело, рычало или трещало в Европе стал называться «турецкой музыкой», что едва ли вполне соответствовало действительности. По словам графа Луиджи-Фернандо Марсильи (1658-1730), заимствованным из переведенной в середине XVIII века на русский язык его книги Stato milltare dellImperio Ottomano,- «сии инструменты, кроме одного, больше служат к церемониальному великолепию, нежели к возбуждению сердец», а «разные звоны от всех сих инструментов жестоки бы были к слышанию, нежели бы не умягчал оные великой барабан. Но когда на всех сих инструментах совокупно играют, то концерт бывает довольно приятен».
Оставляя в стороне всю действительную наличность «сих инструментов», достаточно только обратиться к дальнейшему повествованию графа из которого явствует, что «из инструментов, в которые бьют на брани, есть у них два рода барабанов. Большой барабан, называемый дауль, три фута вышиной, барабанщики возят на лошади с покрышкою из красного сукна». Бьют по верхней части такого барабана «толстою буковою палкою, а по исподней - небольшим прутом, стучя по той и другой части по переменам с великим искусством и важностью, что весьма к слышанью есть приятно». Итак, большой 6apa6aн или по-турецки - дауль отнюдь не был столь устрашающим слух «орудием». Напротив он способствовал известной «приятности звучания» и ни в какой мере не заслуживал того обидного прозвища «турецкой музыки», которым его наделили европейцы.
Современный оркестровый большой 6apa6aн существует в двух разновидностях. Одна из них- двухсторонняя, принята в военных оркестрах, jazze и всеми странствующими музыкантами Западной Европы. Другая,- односторонняя,- возникшая во Франции, пребывает в подавляющем большинстве симфонических оркестров, за исключением Америки, где принята первая «двухсторонняя» разновидность.
Первая, «военная» разновидность большого барабана состоит из деревянного или металлического кузова, известного под странным наименованием - кадло. Дерево теперь совершенно уступило место железу, меди или алюминию, причём алюминиевый кузов даёт самый хороший по качеству звук. Верхний и нижний срез такого кадла затянут накрученной на деревянные обручи телячьей кожей. Обручи при посредстве верёвки, а теперь стяжных винтов, прикреплены к кузову, и, в зависимости от силы напряжения способны подстраивать кожу. Размеры такого барабана различны. Высота его кузова делается обычно трёх величин и колеблется между двенадцатью и шестнадцатью дюймами, а поперечник кожи - между двадцатью и тридцатью четырьмя.
Русские кустари в своё время строили большие барабаны в несколько иных соотношениях. Приблизительная высота этих барабанов колеблется в пределах от десяти с половиной до шестнадцати с половиной дюймов, а поперечник их - от двадцати шести до двадцати восьми с половиной. Французские мастера, наоборот, избрали один единственный размер и все остальные почитают недомерками. Их барабаны имеют тридцать дюймов в поперечнике и почти двенадцать в высоту.
Чтобы покончить с этим вопросом, любопытно заметить, что американцы чрезвычайно увлекаются большими барабанами и строят их в непомерных размерах. Эти инструменты monster, в качестве «боевиков», находят применение в университетских, карнавальных и цирковых оркестрах, п оркестрах «товарищеских объединений», многолюдных общественно-политических сходках и в «корпусах барабанщиков». Не вдаваясь в дальнейшие подробности, достаточно заметить, что ещё в 1928 году производство ударных инструментов «Ludwig and Ludwig» строило четырнадцать разновидностей таких барабанов, сократившее их к 1933 году до пяти, причём размах большого барабана «класса» Leviathan достигает в поперечнике шести футов и при своём передвижении возится на особой повозочке.
Самое существенное отличие большого барабана, помимо его роста, заключается в том, что он не имеет струн под кожей и звук из него извлекается не палочкой, а большой колотушкой. Колотушка большого барабана состоит из деревянной рукоятки с большим обтянутым войлоком шарообразным наконечником на конце. Такая колотушка пригодна для отдельных ударов внушительной мощности, но для более сложных ритмических рисунков применяется колотушка с двумя наконечниками, из которых один побольше, а другой поменьше. Но более обстоятельно об этом - чуть позже.
Вторая, «оркестровая» разновидность большого барабана впервые была предложена во Франции в целях облегчения общеизвестной разновидности. Этот барабан имеет узкий обруч и только одну кожу с одной стороны. По этому поводу М.-А. Суайе замечает, что недостатком такого барабана оказалась его удивительная стройность, вследствие чего им неудобно было пользоваться в оркестре из-за несовпадения его звучания не только с главным строем данного музыкального отрывка, но и со всеми проходящими модуляциями. Исходя из этих соображений, Суайе советует при применении такого «одностороннего» барабана пользоваться им либо как самыми обыкновенными литаврами, либо, в крайнем случае - подстраивать его в тонику или доминанту главного строя.
Сомневаться в том, что на первых порах так именно и было,- очевидно не приходится, тем более, что и у Берлиоза есть случай, где он требует настройки именно такого барабана, предлагая водрузить его между двумя стульями. Но, если следовать Видору, то все известные попытки настройки большого барабана «оказались недостаточно ценными» и потому своевременно были оставлены. Это произошло, вероятно, вовсе не потому, что музыканты согласились терпеть в оркестре столь неприятного соседа, а потому, что строители нашли правильное сечение поперечника, которое и дало возможность инструменту освободиться от своего крайне несносного недостатка. Кстати сказать, давно уже не приходится слышать нареканий на большой барабан такого образца, и, как видно, всё обошлось более, чем благополучно. Современный большой односторонний барабан, называемый во Франции simplex, имеет в соответствии с французскими данными поперечник в тридцать дюймов, а обруч в три с половиной дюйма шириной. Большой односторонний барабан в русских симфонических оркестрах куда как больше. Его поперечник чуть-чуть переходит за сорок дюймов, а ширина обруча немного не доходит до восьми. Во многих других странах такой барабан не применяется, но обычно в оркестре бьют по нему точно такой же колотушкой, как и по двустороннему.
Но вот, что было ещё не так давно и теперь, к счастью, уже оставлено вполне. Было время, когда к большому барабану привинчивалась одна тарелка, по которой исполнитель ударял другой, свободной. Это было терпимо только тогда, когда большой барабан вместе с тарелками назывался «турецкой музыкой» и исполнял, за самыми незначительными исключениями, однородный рисунок. Более того, странствующие музыканты, носившие большой барабан не по-военному - вперёд себя», а за спиной, ухитрялись так приладить тарелку, что могли играть на ней левой ногой. Но всё это в далёком прошлом. Теперь уже партии большого барабана и тарелок никогда не объединяются в руках одного и того же исполнителя, а если и приходится иногда пользоваться этим устарелым приёмом, то автор должен безусловно оговорить своё намеренье. Иначе он не будет точно понят исполнителем.
Удивительно зло, живописно и просто восхитительно говорит по тому же поводу и Берлиоз. Полагая, что писать для большого барабана так, как это делали некоторые .композиторы его времени нельзя, он гневно восклицает. «Применять его во всех оркестровых отрывках оперы, во всех финалах, в ничтожных хорах, в плясках, даже в каватинах - это предел безрассудства, и, чтобы назвать вещи своими именами,- есть попросту музыкальное скотство, тем более, что композиторы такого направления, вообще говоря, не имеют даже для оправдания своих действий вполне. самостоятельного, самобытного ритма, который бы они могли считать возможным выставить на показ и среди побочных - сделать его главенствующим. Нет, ничуть .не- бывало! Они с поразительной откровенностью отбивают сильные доли каждого такта, они подавляют оркестр, они изничтожают голоса. Нет больше ни мелодии, ни гармонии, ни рисунка, ни, тем более, выразительности. Хорошо, если ещё кое-как удерживается тональность! И эти композиторы простодушно полагают, что они сотворили сугубо выразительную инструментовку и сделали нечто превосходное!... Бесполезно добавлять, что большой барабан, примененный в таком роде, почти никогда не выступает без сопровождения тарелок. Можно подумать, что оба эти инструмента в своей основе как-, будто неразлучны. Более того, в некоторых оркестрах на них играет даже вообще только один единственный музыкант, что оказывается возможным потому, что одна из тарелок, будучи неподвижно укреплённой на большом барабане, позволяет исполнителю ударять по ней другой, которую он держит в левой руке, тогда как правой свободно действует колотушкой, ударяя её наконечником по коже большого барабана. Но столь нарочито бережливый образ действий совершенно не выносим. Тарелки, теряя всю свою настоящую звучность, производят только шум, который можно было бы сравнить лишь с треском, возникающим от падения мешка, переполненного старым железным ломом и битым оконным стеклом. Подобное звучание, лишённое подлинного великолепия и блеска, избито и обыденно. И самое большее, на что оно способно - это только заставлять плясать, обезьян и сопровождать выступления фокусников, канатных плясунов и пожирателей сабель и змей на многолюдных площадях да самых грязных перекрёстках».
Итак, в качестве инструмента без определённого звука, большой барабан пишется на «нитке», вполне удовлетворяющей всем художественно-техническим возможностям его. В то время, когда большой барабан и тарелки излагались в одной партии и на одной линейке, тогда большому барабану отводилась нижняя плоскость, а тарелкам - верхняя.
Но в такой записи нет, в сущности, никакой необходимости. Ничуть не меньшая наглядность при сокращённом вдвое количестве нотных головок достигается и направлением только одних хвостиков Когда же пользовались пятилинейным нотоносцем и ключом Fa, тогда партия большого барабана изображалась на месте ноты do, а тарелки - на месте ноты mi.
Если же действовал самый скверный способ нотописания и несколько ударных инструментов размещалось на одном единственном пятилинейном стане, то тарелки и большой барабан, оказываясь в ключе Sol, изображались на месте звуков la и fa.
Сейчас всё это ушло в область предания, и теперь, как большому барабану, так и тарелкам отводится отдельная обособленная «ниточка» или «крючок», вполне удовлетворяющие всем необходимым требованиям.
Остаётся сказать несколько слов о способах исполнения.
Отдельные, одиночные удары, как правило, приходятся на самую середину кожи большого барабана. Сильные доли такта обычно воспроизводятся ударом колотушки сверху вниз, а слабые, наоборот, - снизу вверх. Всё это, само собою разумеется, имеет место в относительно умеренном движении.
В более ускоренной последовательности ударов такой способ исполнения заменяется другим. Исполнитель не отводит уже колотушку ни вверх, ни вниз, а бьёт по коже под прямым углом к её плоскости.
Звук от такого удара получается немного суше и острее, что иногда бывает весьма уместным и желательным. При коротких и отрывистых сухих ударах самой неприятной помехой является чрезмерная продолжительность звучания кожи. Для устранения этого «недуга» применяется её заглушение, достигаемое мгновенным наложением всех пальцев левой руки. В тех же случаях, когда такие удары следуют друг за другом слишком поспешно, пальцы левой руки остаются на всё время исполнения данного отрывка музыки прижатыми к коже барабана, что в данном случае является как бы его сурдиной. В нотах эта особенность исполнения не требует обычно никаких дополнительных обозначений, хотя слово «сухо» - sec! или secco было бы весьма кстати.
Дробь или tremolo на большом барабане исполняется двумя способами. В одном случае исполнитель пользуется обыкновенной колотушкой и бьёт попеременно, - то тампоном, то рукояткой. Но такая трель не очень хороша. Она грешит некоторой неровностью. В другом случае, он применяет колотушку с двумя головками. Такая трель лучше первой, но и она всё-таки подлинного tremolando не даёт. Сейчас оба эти способа исполнения tremolo признаны устаревшими и потому, когда требуется глухое рокотанье, - его неизменно воспроизводят палочками от литавр. В нотах они обозначаются общепринятыми способами начертания и исполняются всегда одинаково.
Очень частая смена ударов в таком tremolando невозможна, да и по существу дела едва ли нужна, коль -скоро кожа инструмента приходит в достаточно сильное сотрясение и даёт особенно мощное гуденье. Римский-Корсаков, когда в своём чудесном «Вступлении» к симфонической картине и опере-былине Садко воспользовался этим приемом, несомненно, хотел передать в музыке необъятную ширь «окиян-моря».
Собственно говоря, перечисленными способами вполне исчерпываются все основные приёмы игры на большом барабане, включая сюда и рее возможные степени силы звука от нежнейшего pianissimo до громоподобного fortissimo. Место удара так же, как и на малом барабане, определяет качество звука и большой барабан звучит тем громче, чем больше приближается удар к самой средине кожи и, наоборот, тем глуше, чем больше колотушка приближается к обручу инструмента.
Но в действительности всех этих приёмов совсем недостаточно и исполнительские возможности большого барабана значительно шире. Для получения мягкого, сочного и вполне округлого tremolando исполнители пользуются теперь палочками от литавр с жёсткими наконечниками. При таких условиях им удаётся получить красивую, ровную дробь, сильно отличающуюся от несколько грубоватой и неуклюжей дроби обыкновенной колотушкой. В нотах этот приём требует обязательного указания «палочками от литавр» - avec les baguettes de Timbales, и дело исполнителя выбрать наиболее удобную разновидность их.
Некоторые авторы очень любят пользоваться утончённой разновидностью этих палочек и требуют палочки от литавр не с: жесткими наконечниками, а с губками-avec les baguettes deponge. Но надо отдать справедливость, эти палочки больше существуют на бумаге, чем на деле. Они являются, так сказать, ничем иным, как «оркестровым понятием»... Суть вся в том, что авторы особенно впечатлительные, полагают, что обыкновенных палочек от литавр недостаточно и они не способны воспроизвести нежнейшее pianissimo. Это не совсем так. Опытный исполнитель любую степень силы звука воспроизведёт самыми негодными средствами и с величайшим успехом осуществит .любые намерения автора. В крайнем случае, он заменит обыкновенные палочки от литавр более лёгкими палочками с меньшими наконечниками.
Изысканнее и смелее звучит другой приём. Когда требуется сухая, но вместе с тем сочная и гулкая размеренная дробь, тогда можно оставить в стороне все палочки с войлочными наконечниками и взять жёсткие палочки от малого барабана. В этом случае у исполнителя окажутся занятыми обе руки и, чтобы барабан не гудел, ему придётся бить в кожу у самого обруча. Само собою разумеется, что пользоваться при таких обстоятельствах отдельными ударами не имеет никакого смысла. Ясно также, что и при переходе через crescendo от pianissimo к forte ему приходится отступать немножко от обруча к середине, но не настолько, чтобы сделать звучание барабана скверным и слишком резким.
В нотах удары деревянными палочками можно теперь обозначать словами avec les baguettes de bols или условным знаком «галки» над первой нотой
Совсем в ином роде начинает звучать большой барабан, когда исполнитель заменяет свою колотушку хорошей жёсткой щёткой, которой обычно чистят лошадей. Суть этого звучания заключается в том, что исполнитель начинает тереть по коже барабана именно такой щёткой и чем он делает это скорее и более резко, тем сильнее и острее получается шипенье. В нотах необходимо сделать надлежащее указание - avec la brosse - «щёткой!».