Этот инструмент является последним в семействе самозвучащих инструментов с определённым звуком, в составе которых металл имеет преобладающее значение. Его название происходит, несомненно, от латинского flexus, что значит «изгиб»., «изменение в голосе». Трудно поверить, чтобы в первой трети XX столетия возникла прямая связь с языком римлян. Разгадку этого названия легче всего найти там, где больше всего сохранилось латинских корней. Такими языками, в данном случае, должно признать в меньшей степени итальянский и в большей - французский. Французское - fiexibilite, flexion, flexuosite или равнозначащие итальянские - flessibilita, flessione, flessuosita в русском языке значат - «гибкость», «сгиб», «согнутость», и очень верно определяют сущность флексатона.
Это - малоудачное и крайне нашумевшее в первые годы своего появления, изобретение,- обязано своею жизнью Франции, что без большого труда можно установить как из французского наименования инструмента, так и из упоминания о нём только во французских источниках.
В книгах, посвящённых оркестру, о флексатоне никогда не писали и потому данное повествование является первым наиболее обстоятельным сообщением о нём. Итак, флексатон делается обычно трёх видов, но наиболее распространённой разновидностью его должно признать средний размер. По всей вероятности он появился впервые не ранее 1920, но и не позже 1925 года. Сущность этого инструмента заключается в сочетании воющего звучания упругого листа стали и ударов по нему двух твёрдых шариков. В этом есть кое-что от простой пилы, высота поющих звуков которой зависит от большего или меньшего изгиба её. Обыкновенный смычек, применённый для извлечения звука, послужил, конечно, прообразом шариков, но он приятнее и тоньше в действии, чего нет, к сожалению, у шариков флексатона. Короче говоря, флексатон состоит из металлического прута, согнутого в виде рукоятки. Свободные концы его, являясь держателем для звучащей поверхности инструмента, соединены прочной перекладинкой, на которой укреплён своим широким срезом стальной упругий треугольник в виде сильно удлинённой трапеции или «кошкиного язычка» - langue de chat. Нижний, узкий конец этого «язычка» чуть-чуть отогнут, а в месте сгиба прочно укреплены друг против друга два гибких прутика-стерженька с твёрдыми деревянными шариками на концах. Исполнитель держит инструмент всей ладонью правой руки так, чтобы большим пальцем прочно опереться об узкий конец звучащей поверхности,-узкий конец её отогнут вверх именно для этой цели,- и вывести его по своему усмотрению за линию прута. Эти равномерные отклонения соответственно изменяют напряжение стальной пластинки, а шарики, приводимые в движение непрерывным судорожно резким, но вполне размеренным подёргиванием руки, извлекают звук надлежащей высоты, который, при каждом малейшем, но всегда последовательном изменении в напряжении пластинки, звенит и пронзительно воет. И именно в этом «завывании» есть сходство с пилой, хотя пила, если она попадает в руки опытного и чуткого музыканта, «поёт» несоизмеримо тоньше и благороднее, и способна вызвать ощущение известной «художественности» в исполнении, на что флексатон при всех обстоятельствах рассчитывать не может.
Ноты для флексатона пишутся в ключе Sol на действительной высоте, а его объём обычно не превышает одной-двух октав, хотя расширение верхней части его звукоряда возможно за счёт нескольких дополнительных звуков. Вот наиболее употребительный объём современного «среднего» флексатона.
Итак, звук флексатона образуется из двух разнородных слагаемых - из свистящего, довольно пронзительного, надоедливого и резкого завывания пластинки и непрерывного позвякивания шариков. Всё это взятое вместе вызывает достаточно несносное, быстро утомляющее и раздражающее слух ощущение. Если же принять ещё во внимание, что в оркестре флексатон оказывается при всех этих данных инструментом, требующим к себе бережного отношения, то становится вполне очевидной его несостоятельность. И живая действительность бесспорно подтверждает высказанное предположение. За исключением двух-трёх случаев его применения в оркестре, имевших место на заре существования флексатона, он исчез настолько прочно, что может считаться теперь уже в числе забытых инструментов. Впрочем, и в симфоническом оркестре в приложении к театральной музыке его появление было скорее случайным, мимолётным и проходящим.
За пределами театрально-драматической музыки флексатон принял участие в оркестровом сопровождении, где был использован только один раз в довольно развитом и продолжительном solo, достигающем объёма полутора октав-от до-диез второй до сольl третьей.
В данном случае флексатон выступает в сочетании с первыми скрипками и служит, так сказать, звуковым украшением всему проведению. Досадно только, что автор предпослал к партии флексатона не совсем ясное примечание- «допускать к исполнению только при условии свистящего, а не звенящего тембра», - вызывающее полное недоумение в отношении истинных намерений композитора. Звучность флексатона может быть только звеняще-свистящей в том случае, когда все звуки его партии находятся в постоянном движении, и-только звенящим, когда флексатон, задерживаясь на отдельных ступенях партии, выдерживает их ритмическую длительность. На выдержанных нотах, «свистеть» флексатон не может, я потому указание автора должно быть воспринято, как желание получить особенно частое позвякивание шариков, в какой-то мере устраняющее размеренность острых и звонких ударов их.