Своим возникновением малая труба обязана стремлению сделать исполнимыми произведения Баха и Генделя, написанные для clarino. Первоначально, малая труба была построена в Re, октавой выше натуральной трубы, и в точности соответствовала тому объёму, которым в действительности пользовались эти композиторы. В отношении её применения в современном оркестре, мнения сильно разошлись. Считают, что вне исполнения музыки полифонистов, ею не пользуются в оркестре по той причине, что, за пределами действительно звучащего си второй октавы, она теряет свою природную окраску и скорее напоминает большую флейту, чем подлинно «медный» инструмент. Если считать, что звуки соль-диез и ля второй октавы по письму требуют при своём извлечении большой предосторожности, то две соседние ступени - си и до, тем более опасны. «Ради чего же, в таком случае, восклицает Видор, нужен столь высокий строй инструмента?».
С точки зрения Видора, писавшего о малой трубе в первые годы XX столетия и ни разу не пересмотревшего свои заключения вплоть до своей смерти в 1937 году, всё это было может быть и верным. Но дальнейшая деятельность малой трубы показала, что Видор был всё-таки не прав и во многом ошибался. На Западе, особенно во Франции, малая труба в Ре получила значительное распространение хотя и не столь бурное, как саксофон или в своё время корнет-а-пистон. Несомненно, малая труба в Ре была усовершенствована настолько, что смогла пользоваться своими крайними ступенями вверху вполне беспрепятственно. Если бы этого не случилось, то, очевидно, малая труба в Ре не сумела бы пробить себе дорогу в симфонический оркестр. Она вполне сходна в своём устройстве с современной трубой в До, и возможности её, если не считать действительного объёма, вполне с ней сходственны. Правда, из-за слишком маленького мундштука, исполнители не любят ею пользоваться и при всяком удобном случае стремятся заменить её обыкновенной трубой в До или даже в Си-бемоль.
Напротив, малая труба в Ми-бемоль, полутоном выше малой трубы в Ре, была построена по заказу Римского-Корсакова и довольно широко использована им в ряде. его произведений. Позднее она получила некоторое распространение в духовом оркестре, где поделила свои обязанности с малым кларнетом в Ми-бемоль, с которым имеет много общего в звучании и способе изложения. Малая труба в Ми-бемоль не столь тщедушна на верхах и такое, казалось бы, незначительное преимущество, как звучание полутоном выше трубы в Ре, имеет в оркестре настолько существенное значение, что им не всегда можно пренебрегать. Впрочем, последние десятилетия доказали, что и эта труба имеет столь же малое приложение в оркестре, как и труба в Ре. Всё это проистекает из той простой причины, что один полутон внизу- фа-диез малой октавы по письму, вполне возможный на малых трубах, в действительности звучит скверно, а две самые высокие ступени- до-диез и ре, звучащие на самом деле как ре-диез и ми на трубе в Ре или ми-бекар и фа на трубе в Ми-бемоль,- очень трудны и опасны. Они доступны далеко не всем трубачам, решающимся играть на малых трубах. Кроме того, если отбросить самые крайние ступени ми и фа третьей октавы по звучанию, то современные трубачи при их искусстве и высокоразвитой технике, свободно могут играть и играют любые партии clarino из произведений Баха, выше ре третьей октавы в действительном звучании никогда не писавшего. Именно этим обстоятельством объясняется полное забвение малых труб в настоящее время. Но не только эти соображения решили судьбу малой трубы. В основном, она вышла из употребления из-за крайней трудности в извлечении звука, отнюдь не оправдавшей её действительных достоинств. Если бы малая труба звучала на самом деле красиво и выразительно, то исполнители, несомненно, примирились бы с подобным недостатком, но, к сожалению, оказалось так, что в отношении звуковой окраски она не была уже собственно трубой в том смысле, в каком сейчас воспринимается звучность этого инструмента вообще. Её звук был резким, крикливым и «узким», и потому мелкая техника, не совместимая с понятием полного, «широкого» звука, выходила на ней скорее тщедушной и убогой, чем пышной, блестящей и богатой.
Но поскольку малыми трубами пользовались многие выдающиеся музыканты, то знать их особенности необходимо. В нотах малые трубы пишутся точно также, как и современные обыкновенные трубы, но звучат соответственно выше Малая труба в Ре, подобно малому кларнету в Re, звучит большой секундой выше написанного, а малая труба в Ми-бемоль, подобно саксофону-сопранино в Ми-бемоль или малому кларнету в Ми-бемоль, звучит малой терцией выше написанного.
В техническом отношении, - в сравнении с обыкновенной трубой, малая труба оказалась далеко не столь совершенным инструментом, как это могло представляться первоначально. Эта существенно важная особенность в деятельности малой трубы проистекала от того, что наибольшая трудность во время игры была сопряжена не только с крайне затруднённым дыханием, но и непомерным напряжением амбушюра в особенности. Другими словами, средства, которыми располагала малая труба, ни в какой мере не оправдывали поставленной перед нею задачи. На этом, собственно, и заканчивается повествование о возможностях малой трубы, но единственное о чём стоит ещё только высказаться для заключения, так это о напрасном сожалении, которое иной раз раздаётся по поводу исчезновения малых труб из современного оркестра. Дело в том, что новейшие «обыкновенные» трубы вполне исчерпали художественные возможности малых, и достоинства их не столь разительны, чтобы не быть поглощёнными современными исполнительскими средствами.
Среди русских композиторов малые трубы пользовались наибольшим вниманием у Римского-Корсакова, который искал, очевидно, в этом голосе нечто вполне противоположное тому, что принято усматривать в нём сейчас, В своём примечании к Младе, говоря о целях введённых им инструментов, Римский-Карсаков прямо пишет- «Цель Tromba piccolo - получить легко издаваемые и мягкие верхние звуки», что в какой-то мере противоречит установившемуся теперь общему мнению о технических средствах и преимуществах малой трубы. Как уже известно, верхние звуки на малой трубе извлекаются с трудом и звучат далеко не мягко, но действительно мягко и в меру бесцветно звучит средний отрезок звукоряда, которым Римский-Корсаков и пользуется весьма охотно. Если это действительно так,- а многие случаи в Младе с несомненной ясностью подтверждают сказанное,- то Римский-Корсаков сам вынес строжайший приговор .малой трубе, доказав полную бесполезность её применения в оркестре. Средний отрезок звукоряда звучит на обыкновенной трубе восхитительно и отнюдь не требует замены малой трубой в Ре или даже в Ми-бемоль, а в соло, расположенном на крайних верхних ступенях, малая труба из предосторожности вообще не появляется. Стоило ли тогда добиваться введения малых труб в оркестр? Очевидно нет, а в современных условиях-тем более.