Происхождение этого инструмента весьма недавнее. Вероятнее всего он был построен в двадцатых годах текущего столетия, так как впервые о нём было упомянуто в Германии в 1928 году в книге Эмиля Тёйхэрта и Эрхарда-Вальтэра Хаупта Musik-Instrumentenkunde in Wort und Bild, а в России - в 1938 году в русском издании Техники Современного Оркестра Шарля-Мари Видора. Мимолётное упоминание о нём у Курта Закса и два слова о тубафоне на русском языке, в книжечке, напечатанной в 1930 году, разумеется, не в счёт.
Современный оркестровый тубафон состоит из набора тридцати шести металлических трубочек, расположенных в порядке деревянных брусочков обыкновенного ксилофона. На заре своего возникновения, количество трубочек тубафона колебалось между двадцатью пятью и тридцатью семью, и располагалось по своему собственному порядку, несколько отличавшемуся от такового же у ксилофона. Но когда вполне рассеялось предубеждение исполнителей, с которым тубафону пришлось всё-таки столкнуться в первые годы своего существования, трубочки его были переложены в порядке, принятом на ксилофоне, коль скоро на тубафоне стал играть рядовой ксилофонист. Такая перемена в устройстве инструмента была вызвана простой необходимостью и, надо сказать, откровенно, - послужила на благо дела и дальнейшее процветание тубафона. Трубочки тубафона соединены между собою маленькими пружинками, препятствующими им сбиваться в кучу, расположены в три ряда и во время игры укладываются на связки соломы. Играют на нём двумя палисандровыми палочками с выточенными так же, как и для ксилофона небольшими изогнутыми утолщениями на концах, называемыми в обиходе «козьими ножками». Звук тубафона очень .ровный, не слишком резкий, но и достаточно приметный. Он напоминает звон случайно задетых хрустальных подвесок или звенящих рюмок. В сравнении с обыкновенными колокольчиками, тубафон звучит несколько тусклее и глуше, и если бы понадобилось более острое сравнение, то можно было бы с уверенностью сказать, что колокольчики по отношению к тубафону звучат также, как открытая валторна-к чуть закрытой.
Ноты тубафона пишутся в ключе Sol, звучат в действительной октаве и по первоначальным источникам охватывают звукоряд в неполных три октавы- от ми малой до до третьей, с дважды повторённым средним до и фа и высоким до-диез, ми и до-бекар, при отсутствующем си-бемоль второй октавы.
Англичане рассуждают, однако, иначе. Сэсиль Форсайт (1870-1941), упоминая об этом инструменте, говорит, что «в производстве Glockenspielей имеется, конечно, множество разновидностей» и, в частности, «в тубафоне пластиночки заменены маленькими металлическими трубочками. Они размещены в точном соответствии с фортепианной клавиатурой и располагают оксидированными «чёрными трубочками». Его обыкновенный хроматический звукоряд из двадцати семи нот -от си-бемоль малой октавы до до третьей. Отнюдь не вдаваясь здесь в рассуждения, достаточно заметить, что Форсайт, подобно своим европейским собратьям, глубоко убеждён, что современные колокольчики,- а, следовательно, и тубафон,- звучат только двумя октавами выше, что не соответствует действительности и безусловно ошибочно.
Русские музыканты пользуются более правдоподобным объёмом инструмента, охватывающим в действительном звучании звукоряд из двадцати пяти трубочек-от mi (do) первой октавы до do (mi) третьей со всеми установленными для ксилофона удвоениями. На некоторых инструментах нижний отрезок звукоряда дополняется указанной большой терцией, а в иных, наоборот,-таким же количеством звуков расширяется - верхний отрезок его.
В техническом отношении тубафон весьма совершенен и, по сути дела, больше приближается к «виртуозной технике» ксилофона, чем к колокольчикам, с которыми не имеет ничего общего в расположении трубочек. Однако, в оркестре возможности тубафона использованы очень слабо. При всей своей «объективной» прелести он быстро становится очень назойливым, а несколько утомительная звучность металлических трубочек и недостаточный их блеск, лишают, его того мелодического простора, который столь присущ колокольчикам и, особенно, ксилофону. Тем не менее, glissando, где применяется не прямой, а «круговой» скользящий удар палочек, звучит очень неожиданно и нарядно. В этом случае, затухание трубочек так-же, как и их возбуждение происходит иным путём, вполне свободным от ощущения острых и непрерывных ударов палочек, в корне несколько искажающих основное звучание инструмента. Но не только направление удара палочек способствует прелести звучания инструмента. В значительно большей мере причудливость такого glissando зависит от зигзагообразного расположения трубочек, ни в одном случае,- разве только за исключением среднего (в действительном звучании) ряда,- не дающего ни хроматической, ни, тем более, диатонической последовательности. Совершенно ясно, что всякое произвольное движение одной или двух палочек способно породить бесконечное число самых замысловатых узоров, вся прелесть которых будет всецело зависеть от искусства исполнителя. Наиболее причудливым и затейливым окажется, следовательно, звучание такого glissando, где всякое движение по прямой заменится скольжением по кривой. Само собою разумеется, конечно, что всякая последовательность звуков такого кругового glissando, оставаясь неизменно совершенно произвольной, не может быта подчинена никакой сколько-нибудь соответствующей действительности нотной записи. Поэтому, вовсе нет необходимости стремиться к какой то сомнительной точности, и для исполнителя вполне достаточно, если будут указаны только крайние точки такого glissando. Именно так было записано glissando в двух первых случаях применения тубафона в симфоническом оркестре. Намерения автора были поняты наилучшим образом, и исполнитель, оказавшись вполне свободным от всяких условностей, воспроизвёл их с особой точностью.